Виктор Пахомов стихи о малой Родине (о деревне): по струнам моей души

Из всех искусств первое место удерживает за собой поэзия

Здравствуйте, друзья!

У вас есть какое-то особенное, самое-самое близкое произведение искусства? Может быть что-то из литературы, или кинематографа, или что-то музыкальное? У меня есть, много всякого… разного, но в этой статье хочется поговорить о поэзии. Но! Выбрав четкое направление — стихи о малой родине, деревне. Мне это очень близко.

Я люблю поэзию. Нет, конечно, далеко не всех авторов могу читать, далеко не все мне кажется красивым, сильным или хоть сколько-нибудь интересным. Но так же есть и любимые произведения. Какие-то из них заставляют задуматься, какие-то улыбнуться, какие-то загрустить, какие-то запоминаются наизусть, но среди них не было такого, которое бы дошло до самой глубины души, которое задело бы самые тонкие ее струны, которое бы заставило волноваться и биться сердце чаще.

Не было такого стихотворения… пока я не прочла вот это:

Марьюшка

В деревне, вымершей на треть,

Когда лист желтый землю кроет.

Сладка надежда умереть,

Но мучит мысль: а кто зароет?

«Старик Маркел на том конце,

Что на отшибе, под сосною,

Зимою умер на крыльце.

Нашли же, бедного, весною!

Под снегом зиму пролежал

Считали все, уехал к внуку.

А ведь ему сам Жуков жал

За доблесть воинскую руку.

Ты сочини о том стишок,

Как схоронили на погосте

Всего-то, Господи, мешок,

А в нем-обглоданные кости».

Старуха Марьюшка в окно

Глядит, как узник, обреченно.

«Ей-ей, уехала б давно,

Да с сыновьями жить учена.

Уж лучше здесь…» И видит Бог,

Глаза не застит ей обида.

И пса, что чешется у ног,

Она пинает лишь для вида.

Как и явление слезы-

Искать не надо, что за нею.

А что до пса, кота, козы-

Нет для нее существ роднее!

Старуха Марьюшка, жива ль?

Не знаю, ничего не знаю…

Метет за окнами февраль,

А я ее все вспоминаю.

Как с ней, пугая воронье,

Ходили в луг и травы рвали.

Как на погосте для нее

Живой, местечко выбирали…

Стихи о малой Родине

Прочла… и мир остановился, и завертелись образы, побежали мурашки по коже, подступил комок к горлу. Вот это как раз тот пример, когда слово достигает души. Да, казалось бы, какой простой сюжет, но какой же он трогательный!

А все началось с книги. Небольшой книги стихов «Виктор Пахомов. Избранное», подаренной на шестнадцатилетние. И вот уже прошло 15 лет, а я ее все так же открываю, и все те же слова и образы прокрадываются в мою суть и заставляют сердце биться чаще.

Виктор Федорович Пахомов

Виктор Федорович Пахомов родился 16 марта 1932 года в городе Новомосковск. Детство его прошло в поселке Товарковском Тульской области. Товарковский (или Товарково) совсем небольшой поселок, почти село. Возможно, поэтому стихи Виктора Пахомова о своей малой Родине - деревне такие колоритные.

Свои первые стихи Виктор Федорович начал писать еще в школьные годы. Со временем это увлечение вытеснило мечту стать художником. Но путь в поэзию для него был долог, ухабист и тернист.

Однако, преодолев все сложности, Виктор Пахомов все же добился своего, и его стихи начали печататься в сборниках и антологиях, а со временем вышли и собственные книги.

Говорить о заслугах этого человека и о том, какой вклад он внес в русскую литературу можно много и, по-хорошему, это тема отдельной статьи. А сейчас давайте просто почитаем сами стихи.

Июль

Густой, настоянный на росах,

Рассветный воздух терпко прян.

Стеной поднялся на покосах

Молочно-розовый туман.

Но солнце в мареве дрожащем

Уже с утра раскалено,

И духота проникла в чащи,

Где вечно сыро и темно.

Из леса еле тянем ноги.

Жарища-белый свет не мил.

Звенит овес обочь дороги

И тоже из последних сил.

Заколоченный дом. Заглянул я в окно

Заколоченный дом. Заглянул я в окно.

Отразился хозяин, что умер давно.

Но расслышал я вдруг из-за мертвых дверей

Разговор, не оставшихся здесь сыновей.

Старший сын говорил: «Жалко мать и отца».

Средний вторил ему: «Разговор без конца».

Младший пьяно хрипел: «Мы предали семью.

Прекратите базарить: обоих убью!»

Стукнул в дверь я тогда, но ни звука в ответ.

В рот набрали воды, будто в доме их нет!

Постоял, покурил, сунул спички в карман.

И ушел, сделав вид, что поверил в обман.

Старая тетка звонит мне в тревоге

Старая тетка звонит мне в тревоге:

- Видела сон о тебе нехороший,

Будто сидишь ты на нашем пороге,

Наполовину засыпан порошей.

Сон не к добру, прямо вся истомилась,

Места себе долго не находила.

Может, несчастье и вправду случилось,

Не обижайся, что в ночь позвонила.

Да, погоди задавать мне вопросы,

Дай набрехаться, ты после полаешь.

Что же, племянник, не кажешь к нам носа,

Иль за родню признавать не желаешь?

Да не болеешь ли? Как на работе?

Ну, слава Богу! - И тетка смеется:

- Коли не едешь по воле-охоте,

Все ж хоронить меня ехать придется.

Скоро умру и звонить перестану.

Вспомнит не раз еще голубь голубку -

Тетка темнит, напускает туману,

Горько вздыхает и кашляет в трубку.

Тетке здоровья б такого и дальше.

Всех нас, племянников, перехоронит.

Но за словами простительной фальши

Слышу, душа тетки плачет и стонет.

От одиночества и всепрощенья,

Злости на долю и глушь,

От безболезненного ожиренья

Наших беспамятных душ.

Остывает земля под Задонском и Ливнами

Остывает земля под Задонском и Ливнами,

Там, где ночью прошелся мороз.

Пусть усеяно все листопадными гривнами

Облетевших осин и берез.

- Ничего, - говорю, сам себя утешая.

Минет срок, возвратится тепло.

Все вернется. Потеря совсем небольшая,

Чтоб глядеть так угрюмо и зло.

Потерпи! Но душа истязается мраком.

Жжет и мучит неведомый срам.

Будто отдано все воронью и собакам,

Пустоте, сквознякам, холодам.

Будто нет и не будет иного исхода -

За разором начнется погром.

Умирает всегда поначалу природа.

Мы, как водится, следом, потом…

Над спящим усталым селеньем

Над спящим усталым селеньем

Глухая стоит тишина

Каким-то тревожным свеченьем

Исходит на небе луна.

Залает собака, спросонок

Подавится криком петух.

Все слышу: так чуток и тонок

До боли напрягшийся слух.

И мучаюсь все, не избуду

Упрека, что снова не в мочь,

Живущему праведно люду,

Хоть в малости самой помочь,

Чтоб всем им мечталось, как прежде,

Чтоб ждались весенние дни,

Чтоб в правде, любви и надежде

Опять утвердились они…

Устоялась зима

Устоялась зима, и сугробы

Белым пухом оделись густым,

Пробирает мороз до утробы,

Люди пар выдыхают, как дым.

И спешат, ужимаясь в одежке.

Ах, сейчас бы, как в детстве, на печь.

С пылу, с жару печеной картошки,

Чтобы - пусть! - даже губы обжечь!

Да еще чтобы мамины руки

Подтолкнули дерюжку под бок.

Не придумали люди науки -

Заготавливать радости впрок.

Потому среди моря и суши,

В поединке со всяческим злом,

Согреваем сиротские души

Нерастраченным детским теплом.

Доброй памятью отчего дома.

Где в окошке кренилась поветь,

А в печи полыхала солома,

Чтобы всех накормить и согреть.

Как будто вымерла деревня

Как будто вымерла деревня.

Куда ни глянешь - ни души.

Тоску, томящую издревле,

Ни клясть, ни славить не спеши.

Отметь ее в тенях и кронах

Лозин, поникших у воды,

В кустах татарника зеленых,

И поседевшей лебеды.

И в сонных заводях протоки,

Где щуки щучат окуней.

Она - во всем, и эти строки

Я тоже посвящаю ей.

На ветер брошенное слово?

К чему и впрямь они, слова?

Ведь ранят больше память крова

Немые камни, дерева.

Следы немыслимой порухи,

Уже заросшие травой.

Неотводимый взгляд старухи,

Еще живой, пока живой.

Не все прощается на свете!

Да можно ли без слез взирать,

Как матерей предали дети,

Оставив в селах умирать!

Не покорясь земной юдоли

Не покорясь земной юдоли,

Одна, как перст, который год

В пустой деревне в чистом поле

Старуха Ртищева живет.

Забыта, брошенная всеми,

Кругом ликует воронье,

Что, кажется, земное время

Остановилось для нее.

В дугу согнулась, вся седая,

В лицо как-будто въелась пыль.

Идет навстречу, припадая

И опираясь на костыль.

Ей говорят: «Съезжай». Она же

Твердит упрямо: «Погожу.

Не к спеху мне, я здесь за стража,

Погост наш сельский сторожу.

Нет у меня родни на свете.

Жизнь пролетела, словно миг.

На кладбище и муж, и дети.

Все там, куда же мне от них?»

По весне, лишь сходил на реке нашей лед

По весне, лишь сходил на реке нашей лед,

Над полями кружить начинал самолет.

Он во имя грядущего хлеба

Удобренье разбрасывал с неба.

Не расслышал никто безъязыкой мольбы.

Утверждалось: Хозяева мы - не рабы!

От природы ждать милостей стыдно!

Всей беды еще не было видно.

И теперь, по весне, лишь сойдет старый лед,

Боль - тоска мое сердце безжалостно рвет.

Я мечтой возвращаюсь в родные места,

Где деревня моя и глуха, и пуста,

Догнивает, себе уж не веря,

Где ни рыбы, ни птицы, ни зверя.

Где окрест, над полями, который уж год

Не кружит, не летает, увы, самолет.

То ли это негодуют

То ли это негодуют

Дали тусклые,

То ли это ветры дуют,

Ветры русские?

Ветры горестных судеб,

Ветры Родины,

Где так сладок черный хлеб,

Сок смородинный.

Где поник, полег простор

Во все стороны

И ломают о бугор

Крылья вороны,

Где я верую, увы,

В правду голую:

Сдует шапку с головы -

Сдует голову!

А ветрам, им что грибы,

Хоть и тыщами,

Выворачивать дубы

С корневищами!

Волю грозную вершить

С косогора,

Что ни попадя крушить,

Без разбора.

То ли дали негодуют,

Дали тусклые,

То они, то ветры дуют,

Ветры русские!

Наваждение

Мрак пронижется звездною дробью

И луну искривит зевота.

И привидится: по неудобью

Лошадь тащится: пашет кто-то.

А за ним-и второй, и третий,

И еще, и еще, о Боже!

Где я? Уж, не на том ли свете?

И мурашки бегут по коже!

Затаились ночные птахи,

Затаился туман в распадке.

- Кто вы? - крикну в тоске и страхе,

Холодея в своей догадке.

И откликнется кто-то незримый,

На знакомом наречье нашем.

Уловлю: Это мы, родимый,

Вам, живым, помогаем, пашем…

Наважденье смахну рукою,

Будто влагу с лица иль иней.

И запросит душа покоя,

Да не будет его отныне.

Родниками-слезами вытечи

Родниками - слезами вытечи,

Хоть охрипни в мольбе, смолчу…

Умирает деревня Сытичи.

Ставь, Россия, по ней свечу!

Ставь еще по одной, оставленной

На забвение и разор.

Край родимый, судьбой раздавленный,

Будет вечно тебе в укор!

На исходе крутого века,

Как обугленные бедой,

Помолчим с тобой, русский грека,

У колодца с живой водой.

Посидим да покурим малость.

Мир окрестный совсем оглох.

Нам такая судьба досталась

Потому, что нас любит Бог.

Шепчет осень Его устами…

Дали, долы, ручей, мостки.

Неспроста же Он нам оставил

Эту муку святой тоски.

Чтобы мучить нас снова и снова,

Где б мы ни были в морось и сушь.

Мы остались с тобой без крова.

Наши дети остались без душ.

Родное

Притулились домишки к оврагу,

Как к родному прижались плечу.

Это чувствовать надо, варягу

Объяснять ничего не хочу.

Здесь мне дорого все до былинки,

До мерцаний в студеной реке.

До сползающей тихо слезинки

У старухи на жесткой щеке.

Дым отечества…слышу нередко.

Почему не срываюсь на крик?

Даже дров не имеет соседка,

Чтобы дым этот самый возник!

Вот и бесится ветер у кручи,

Белой крупкой сечет по лицу.

Будто перед бедой неминучей,

Приближающей нас всех к концу.

И напрасно так небо сурово,

И так тяжко навис окоем.

Ведь душа отлетать не готова,

Все стоит и стоит на своем.

Оттого - то домишки к оврагу

Притулились, как будто к плечу.

Тут слова ни к чему и варягу

Объяснять ничего не хочу.

Кто в округе мне той не родня?

У кого не сидел на крестинах?

Узнавать перестали меня

В драгоценных моих палестинах.

Слишком редки наезды туда.

Всякий раз слишком долгие сборы.

Отлетают, как листья, года,

Истлевают дома и заборы.

Солнце в небе, заходит гроза,

Дали давятся гулом и эхом,

Равнодушны прохожих глаза,

Наплевать им на тех, кто уехал.

Я, неузнанный, скорбно плетусь

На погост, где родни моей кости.

Не чужой, но забытый-и пусть!

Все равно еду к прошлому в гости!

Не имею другой я родни.

Ею жив-неизбывной, большою.

Лишь сюда в окаянные дни

Приезжаю оттаять душою.

Приехал я

Приехал я и так сдавило грудь

Предчувствием, что все меня забыли.

- Побудь, милок, на Родине, побудь,-

Мне между тем соседи говорили.

И я побыл… Не проходило дня,

Чтоб кто-нибудь не постучался в двери.

И близкая, и дальняя родня,

Меня разубедили в полной мере.

Но край родимый помня и любя,

Не мог я и предвидеть, что с ним стало!

Я обомлел, не мог прийти в себя,

Увиденное всюду угнетало:

Запущенность угодий и дорог,

На всем печать беды и беспредела!

Казалось, край настолько занемог,

Что исцеленья ждать - пустое дело!

Я содрогался встречным всякий раз.

Испитым лицам, желчи их, угрюмству.

В потухших взглядах (не забыть тех глаз!)

Мерцало нечто, близкое к безумству.

И думалось: Ну, что мы за страна,

Что за народ, приверженный к отраве?

Пускай в том всех и каждого вина,

Но где он тот, кто осудить нас вправе?

Какой бы гром не громыхал окрест,

Какое б не грозило потрясенье,

Лишь Родина одна для нас и крест,

И будущее наше и спасенье!

На сельском кладбище

На сельском кладбище особый,

Ненарушаемый покой.

Хотя лежат здесь не особы –

Покойник не ахти какой:

Мужичья кость, простые люди,

Чьим потом залиты поля,

На ком держалась, да и будет

Держаться русская земля.

Потомственные хлеборобы,

Народ воистину земной…

Над ними в январях – сугробы,

В июлях - клеверный прибой,

Да неба чистого громада,

Повсюду хлебные моря…

А что еще по смерти надо,

Что надо, честно говоря?

Истоки

Немудрые науки - запрягать,

Косить, пахать, и прочие уменья,

С которыми в войну справлялась мать,

Мы, сыновья, забыли без стесненья.

И это нас устроило вполне.

Под коммунальным капитальным кровом

От страдных дел крестьянских в стороне

Мы в городах сроднились с бытом новым.

Уж кажется, что и родились тут,

Здесь наши изначальные истоки…

К нам письма материнские идут,

Как будто из страны чужой, далекой…

В заброшенном краю лесного захолустья

В заброшенном краю лесного захолустья –

Всего лишь три семьи на бывшее село –

Живет немой старик со взглядом тихой грусти,

Лучащейся из глаз открыто и светло.

Благословенный край: рыбалка и охота,

И ягод, и грибов, и в омутах – сомы!

А вот его, увы, гнетет одна забота,

Он полон ею весь с весны и до зимы.

Свихнувшийся старик впал в блажь (бывает хуже),

С больного что за спрос, все ведают про то.

Он делает кирпич, что никому не нужен,

Поскольку здесь давно не строится никто.

Весь в глине и песке, в видавшей виды робе,

Щербатый щерит рот, приветственно мыча,

Ах, как доволен он, как рад моей особе,

А я - то здесь совсем не ради кирпича.

Он хвалит свой товар, такой азарт в немтыре,

Хотя его кирпич не годен в дело сплошь!

Но кто по существу безумен в этом мире,

По правде говоря, совсем не разберешь…

По мягкой влажной борозде

По мягкой влажной борозде

Иду, как по теплу овчины.

Звук выдираемых гвоздей

Напоминает крик грачиный.

Перепахали огород,

Грачам слетевшимся – пожива.

Неторопливый птичий род

Живет отныне суетливо.

Как мы, похоже, второпях

До смерти с самого рожденья,

Перемогая вечный страх

Перед бедой исчезновенья.

И тут, брат, не до пустяков!

Природа выкинула шутку!

Глянь, колорадских тьма жуков,

Которые не по желудку!

Червей же нет! И между тем

Не следует ждать с неба манну.

Неужто жизнь всем стала нам

Не по зубам, не по карману?

Боль от картины гнетущей

Боль от картины гнетущей

Не отпускает весь день.

Плодоносящие кущи

Вымерших деревень,

Как это вы расстарались

Свой урожай уберечь,

Или взаправду пытались

Новых хозяев привлечь?

Этому, видно, не сбыться.

Горше не будет потерь.

Стылые ветры да птицы

Ваши владельцы теперь!

Знаю, случайный прохожий

Так же, как ныне я сам,

Вздрогнет, застонет: О, Боже!

И не поверит глазам:

От переспелого груза

Черных гниющих плодов

Никнут – такая обуза –

Яблони бедных садов.

Ну, как вам? Стало страшно? Грустно? Вы скажите, ну какие же это стихи о деревне!? Какое же это село?! Где же сельская романтика, деревенское очарование?

Друзья, всегда есть две стороны. И одна и другая. Да, к сожалению сейчас деревни вымирают. В прямом смысле этого слова. Я знаю, я видела. Я жила в деревне, это стихи и о моей малой Родине.

Господи! Да что деревни, маленькие русские города тоже не все в хорошем состоянии. Но, такова, наверное, жизнь...

Ладно, пойду я восвояси. Еще увидимся.

P. S. Навестите своих родителей, бабушек и дедушек в деревне, они будут очень вам рады, уж поверьте!